Такое упорство горячих финских парней было сравнимо с упорным нежеланием расплачиваться русскими рублями, дело дошло до того, что им разрешили рассчитываться шведскими кронами — а кончилось, введением собственной валюты — марки. Крестьяне в Финляндии еще до присоединения к России жили лучше, чем российские и даже продавали хлеб в Швецию. Благодаря тому, что Великое Княжество Финляндское ничего не платило в казну Российской Империи, благосостояние народа там, конечно, существенно улучшилось. Туда большим потоком пошли крестьяне-ходоки из близлежащих губерний: и русские, и финны.
Что касается возможностей для финнов в России, то уже к моменту присоединения в российской армии действовал финляндский полк, который в стал Императорским лейб-гвардии гвардейским полком, очень заслуженным. Он состоял, конечно, из представителей так называемой «Старой Финляндии», но и новые финны могли строить карьеру в Империи. В личном составе финляндского полка было столько офицеров и унтер-офицеров, что последних ставили в строй, как солдат.
Финляндский генерал-губернатор Николай Бобриков подал Николаю Второму записку о том, как поменять порядки в слишком уж «суверенной» автономии. Царь издал манифест, в котором напомнил финнам, что вообще-то они входят в Российскую Империю, и то, что им сохранили внутренние законы, «соответствующие бытовым условиям страны», не значит, что они не должны жить по общим законам. Бобриков начал реформы с введения общей воинской повинности в Финляндии — так, чтобы финны служили за пределами страны, как все подданные, Сейм выступил против. Тогда император решил вопрос единолично, еще раз напомнив о том, что Финляндия подчиняется генерал-губернатору, который проводит там политику империи. Сейм назвал такое положение дел неконституционным. Тогда были изданы «Основные положения о составлении законов» для Великого Княжества Финляндского, по которым Сейм и прочие структуры княжества имели в законотворчестве лишь совещательную роль. В одна тысяча девятисотом году русский язык был введен в делопроизводство, а общественные собрания были поставлены под контроль генерал-губернатора. В итоге через четыре года Бобрикова убил сын финляндского сенатора Эйген Шауман — он подкараулил в здании Сената Бобрикова, направлявшегося на заседание, и трижды выстрелил в него из браунинга, смертельно ранив. Сам Шауман застрелился сразу же после покушения.
Строев решил положить конец финской вольнице, для начала добившись отправки в Польшу на границу с немцами гвардейского Финляндского полка, мотивируя это опасностью польских восстаний. Убрав из столицы финнов, которые могли бы выступить в поддержку своих земляков, Строев отправил полк спецназа ГРУ для обеспечения мобилизации финнов призывного возраста и отправки их в Среднюю Азию для последующего размещения в составе русских военных полков. Андрей рассчитывал, что приучив финнов к службе в русской армии, перед войной навстречу немецким войскам сможет выставить достаточное количество призывников.
Глава 4
Барон Маннергейм, изменявший своей жене, вынудил ее продать имения и, забрав дочерей и документы на имение Априккен, уехать во Францию. Барон остался один с офицерским жалованьем и весьма большим количеством долгов, в том числе карточных. Старший брат Густава участвовал в борьбе за изменение имперских законов в Финляндии, из-за чего он был выслан в Швецию. С бароном встретился немецкий агент и предложил ему закрыть все его долги в обмен на организацию восстания в Финляндии, в которой началась принудительная мобилизация призывников. Ротмистр не долго думая согласился и, получив от немца марки, подал прошение уволить его с должностей командира учебного эскадрона и члена учебного комитета Офицерской кавалерийской школы, оставшись правда в списках Кавалергардского полка.
Отправившись в Финляндию, Густав перешел границу с Швецией, где тут же взялся за набор добровольцев для борьбы с русскими, обещая после начала восстания финнов изгнать русских из Финляндии и восстановить Шведское правление в этой стране, которое длилось семь столетий до одна тысячи восемьсот девятого года. Этнические шведы активно заселяли малонаселённые островные и прибрежные регионы Финляндии, сохранившись там до сих пор.
Вместе со своим братом Густав смог набрать почти две тысячи добровольцев, которых он вооружил на средства немцев. Шведы перешли границу и, двигаясь в сторону Хельсинки, попали в засаду, организованную спецназом ГРУ. Командовавший спецназом Чуб, заранее договорился с пограничной стражей пропустить вооруженных шведов, не раскрывая, что их обнаружили и своевременно направив гонца.
Место для засады было выбрано идеально — дорога шла между болотом и непроходимым лесом, на опушках которого повалили деревья, создав «засеки». Походная колонна шведов была накрыта огнем артиллерии. Маннергейм пытался организовать растерявшихся шведов, но осколком ему снесло полголовы. Разгром закончила кавалерия, рубившая остатки деморализованных и большей частью контуженных шведов.
Новый закон о военной службе предусматривал наказание уклонистам от службы направлением в дисциплинарные батальоны со сроком службы десять лет. Не дождавшись явки в комиссариаты призывников, спецназ открыл охоту на всех мужчин призывного возраста в Финляндии. Их хватали прямо на улицах населенных пунктов, проводили обыски квартир и домов, сгоняя в подобие концентрационных лагерей — поля огораживали колючей проволокой и ставили наспех сколоченные вышки. Где бы не прятались финны, их обязательно находили, войска с собаками прочесали даже лесные хутора, оставив только мужчин младше восемнадцати и старше пятидесяти лет (Строев выбил из царя поправку к закону о призыве специально для Финляндии — финнов разрешено было призвать в армию старше тридцати пяти лет, исходя из того, что они вообще не служили и должны отдать долг стране). Все сформированные дисциплинарные батальоны отправили служить в Среднюю Азию.
Семьям принудительно мобилизованным предложили последовать за своими родными, выкупив у них землю и скот и пообещав построить им дома неподалеку от места службы родных. Землю выкупил «Урожай», переселяя в Финляндию демобилизованных солдат и их семьи, а на границе с шведами ускоренно строя казачьи станицы. Еще через полгода царь ввел в Финляндии те же законы, что и во всей империи.
На мобилизацию ушел весь одна тысяча девятьсот пятый год. Попаданцы смогли устранить проблему будущего и надеялись что выжившим в Средней Азии финнам некуда будет вернуться, а за десять лет службы в дисциплинарных батальонах здесь не останется свободной земли.
Драгутин Димитриевич, став офицером Генерального штаба, был командирован для продолжения образования сначала в Берлин, а затем в Россию, в которой его отправили в распоряжение начальника ГРУ Резника, штаб которого находился в Гатчине. В первый же день Юрий Михайлович принял сербского гостя в своем кабинете, в котором помимо него находился военный министр.
Поприветствовав сначала министра, затем хозяина кабинета, Драгутин поедал глазами Строева, не понимая чем заслужил внимание такой особы. Министр усмехнулся, видя непонимание в глазах серба — Мы в курсе, что вы, Драгутин, являетесь цареубийцей — при этих словах серб потерял самообладание, подумав — «Откуда здесь прознали о моем участии в убийстве короля Александра Обреновича и королевы Драги?»
Министр продолжил — Мы так же знаем, что вы виновны в убийстве премьер-министра Димитрие Цинцар-Марковича и министра обороны Милована Павловича. Присаживайтесь! В ногах правды нет. Мое имя Андрей Григорьевич Строев, можете обращаться ко мне по имени-отчеству. И я вас цареубийством не попрекаю. Вы освободили свою страну от сумасшедшего. Королевскую чету перестали принимать даже при других императорских Дворах. Как вам генштаб Германии?
— Это как хорошо отлаженный механизм. Правда на меня немецкие офицеры поглядывали с высока, я чувствовал, что меня воспринимают как человека второго сорта. В Берлине меня сразу же попыталась завербовать немецкая разведка. Начальник Третьего отдела майор Карл Брозе предложил мне неплохие деньги за мое согласие стать его агентом, а узнав о моем дальнейшем обучении в русском Генштабе, Брозе увеличил предлагаемую им сумму в два раза.